От социальной технологизации к новой типологии архитектурно-строительных объектов

Розин Вадим Маркович доктор философских наук главный научный сотрудник, Институт философии, Российская академия наук 109240, Россия, Московская область, г. Москва, ул. Гончарная, 12 стр.1, каб. 310 Rozin Vadim Markovich Doctor of Philosophy Chief Scientific Associate, Institute of Philosophy of the Russian Academy of Sciences  109240, Russia, Moskovskaya oblast', g. Moscow, ul. Goncharnaya, 12 str.1, kab. 310 rozinvm@gmail.com Другие публикации этого автора

Понимаю, требует пояснение сама постановка задачи. Зачем, спрашивается, уходить в обсуждение социальных проблем и понятия технологизации, чтобы выстроить современную типологию архитектурно-строительных объектов? Действительно, на первый взгляд кажется, что построение типологий ‒ дело самих проектировщиков (архитекторов и технологов-смежников). Они должны проанализировать недостатки существующей типологии и затем, опираясь на свой профессиональный опыт и знания, задать новую типологию, отвечающую современным требованиям. Однако не все так просто, в современных исследованиях показано, что за спиной проектировщиков стоят социальные и властные субъекты, представления, воля и императивы которых направляют инновационные действия и шаги проектировщиков. Например, Марк Меерович, к работам которого мы будем неоднократно обращаться, пишет следующее.

«Изучая историю советского общества и отвечая на вопрос о причинах низкого качества жилой среды рабочих поселков и городов – новостроек первых пятилеток, прежде всего, следует ответить на принципиальный вопрос: в какой степени некачественные градостроительные решения были случайными, а в какой мере закономерными? Являлось ли неблагоустроенное барачное жилище, повсеместно возводимое в соцгородах, вынужденным следствием дефицита строительных материалов или последовательным воплощением государственной жилищной политики? В какой мере недостатки “селитьбы при промышленности” были проявлением текущих градостроительных решений, а в какой – результатом стратегии, воплощавшейся высшими эшелонами власти?.. В какой мере качество среды соцгородов являлось продуктом созидательного творчества, а в какой – итогом политических и организационно-управленческих решений?» ^{[1, с. 5]}.

И дальше (а также в других своих работах) он показывает, что ответ состоит именно во второй альтернативе. Вообще опосредованная (реже прямая) зависимость архитектурных и градостроительных решений от властных императивов, государственно-политических соображений и экономических ограничений была известна уже давно, но серьезный научный анализ этой зависимости еще ждал своего Аристотеля. Пожалуй, Марк Меерович с достаточным основанием может им считаться.

В другой своей работе «Расселенческая доктрина России: сегодня и 100 лет назад» он показывает, что в развитии отечественных градостроительных и архитектурных идей можно выделить четыре основные этапа: идеи города-сада предреволюционного периода, концепцию соцгорода, начиная с 20-х по 70-е годы, разработка Генеральной схемы расселения по территории СССР (70-е ‒ 90-е годы), наконец, идеи совершенствования агломераций как одно из направлений современного этапа развития [ ]. И практически на всех этапах сохраняется указанная зависимость, причем в России, особенно для первых двух, в своем худшем варианте ‒ прямого нормирования и управления со стороны властей и государства.

«Советская расселенческая доктрина рассматривала соцгорода как элементы государственного управления населением в структуре централизованной власти». «Город в рамках советской градостроительной политики создавался как искусственно формируемый продукт нормативного регулирования и централизованного распределения свыше». «Социалистические города являлись замкнутыми селитебными образованиями при промышленных предприятиях (впоследствии это качество стало обозначаться термином «моногород»), призванными играть роль «опорных пунктов» нового расселения – принимать, размещать и трудоустраивать массы «новых пролетариев» – отрываемых от земли и вовлекаемых в промышленное производство крестьян, прибывавших в город и здесь включавшихся в производственно-бытовые коллективы. Через соцгорода власть осуществляла: а) руководство единой общегосударственной системой производства; б) всеобщее плановое государственное распределение вещей, продуктов, социальных благ между социально-трудовыми коллекти­вами; в) трудомобилизационные мероприятия – перераспре­де­ление рабочей силы в масштабе всей страны и удержание ее на месте в целях использования для отправления всеобщей трудовой повинности; г) военно-мобилизационные мероприятия.

Теория соцгорода основывалась на принципе искусственного прикрепления к месту труда точно рассчитанных контингентов рабочей силы. Подобное было необходимо в условиях планового перемещения трудовых ресурсов, квотируемого распределения продуктов питания, вещей и услуг. Искусственно организуемые в масштабах государства принудительные миграции населения призваны были комплектовать промышленно-селитебные новостройки потребным для промышленности количеством рабочей силы» ^{[1, с. 120, 123]}.

Именно в рамках подобных отношений и практики создавались (во многих случаях дошедшие до наших дней) типологии градостроительных и архитектурных объектов. Меерович считает, что типология ведомственного жилища, возводимого в соцгородах-новостройках, была, с одной стороны, закономерным итогом воплощения государственной доктрины превращения страны в единый лагерь принудительных работ; с другой, результатом лимитированного финансирования жилищного строительства, осуществляемого ведомствами через производственные предприятия и учреждения; с третьей – следствием формирования персональной ответственности «красных директоров» за вверенный им фрагмент общегосударственной производственной цепочки, в котором возможность получения от администрации крыши над головой выступала основным средством привязки людей к месту работы и управления их трудовым поведением ^{[1, с. 126]}.

С его точки зрения, иерархическая дифференциация планировочной структуры (в предвоенный период «жилая группа» – «квартал» – «район»; в послевоенный «микрорайон» – «жилой район» – «планировочный район») «подразумевала реализацию неафишируемой задачи – обеспечения трудо- и военно-мобилизационной организации населения и удержание под контролем государства поведение человека за счет воздействия на него в поселенческом пространстве (в том числе и с помощью градостроительных «рычагов») ^{[2, с. 108]}.

Поясню, что я понимаю под «технологизацией» («процессом технологизации»). Если технология задает сложившиеся и нормативно заданные условия индустриального производства изделий, самого разного назначения и сложности, прежде всего основные операции и условия в узком смысле (например, физические), то анализ процесса технологизации ‒ это, во-первых, описание становления и формирования новой технологии, во-вторых, характеристика социальных условий, обеспечивающих в обществе как процесс технологизации, так и нормальное функционирование (воспроизводство) сложившейся технологии. Обычно второй момент или вообще упускается из вида или только подразумевается, анализ его отсутствует. В то же время в периоды реформ и социальных трансформаций именно создание нужных социальных условий для новой технологии должно быть поставлено во главу угла. Приведу два примера-кейса.

Первый ‒ решение нацистами еврейского вопроса. В книге «Актуальность холокоста» Бауман намечает важную схему, правда, заданную не понятийно, а эмпирически. Он показывает, что на первом этапе нацистская элита, захватившая власть, посылает обществу нужный для этой власти посыл (социальный месседж); конкретно, один из посылов состоял в том, что нацисты вменяли немцам представления, по которым евреи – источник всех зол и очищение от них Германии является первоочередной национальной задачей. Ко второму этапу можно отнести разработку необходимой для практического осуществления месседжа социальной технологии (сначала вытеснения евреев из Германии, затем полного их уничтожения). Эта технология включала в себя следующие этапы: определение (построение типологии, позволяющей отделить еврея от арийца, а также задать промежуточные типы), увольнение служащих и экспроприация коммерческих компаний, концентрация (дистанцирование от общества и помещение в лагеря смерти), эксплуатация труда и голодомор, уничтожение. К третьему этапу, хотя он разворачивался одновременно со вторым, нужно отнести создание институтов, обеспечивающих воспроизводство созданной технологии (научных институтов изучения еврейского вопроса, отделов в СМИ, «экономического отдела Главного управления имперской безопасности», лагерей смерти и других) ^[3]. Можно предположить, что эти три этапа (разработки и вменения социальных месседжев, создания технологии и типологий, формирования институтов) характерны для процессов «социальной технологизации» и в других социальных областях.

Второй кейс ‒ построение заводов в СССР в период индустриализации. Утвердившись в мысли, что страна советов окружена врагами и надо готовиться к войне в условиях отсутствия промышленности, Сталин поставил большевистскому государству задачу в кратчайшие сроки и любой ценой создать мощную оборонную отрасль. Для этого правительство, с одной стороны организовало сбор средств (продажа за границу культурных ценностей, торговля зерном, отъем имущества церкви и прочее), с другой ‒ изучив американский опыт проектирования и строительства, заказывает фирме А.Кана за огромные для тех времен деньги (более 200 миллионов долларов) проектирование и строительство заводов двойного назначения (и для войны и для гражданских целей, но, естественно, американским строителям об этом не говорили). «После завершения строительства Сталинградского тракторного в 1930 году, Саул Брон подписал с Каном контракт, который длился три года с 1930 по 1932, за время действия которого в России был построен 521 завод. Стоимость контракта составила два с половиной миллиарда долларов. По теперешним деньгам – это 250 миллиардов!» ^[4]. Несомненно, что эти заводы уже с первых заданий на проектирование замыслялись как военные, а гражданская компонента была декларирована больше как маскировка и побочный фактор.

Технология проектирования и строительства заводов А.Кана была полностью стандартизирована и упрощена за счет того, что он освободился от господствующей в то время зависимости строительных решений от решений технологических и архитектурных. Канна, отмечает Меерович, «интересовало лишь одно – каким образом можно изготовить проект быстрее, качественнее и с меньшими затратами. Он был гением изобретательства в организации строительного проектировании» <…> Альберт Кан пошел не от технологии к архитектурной форме, а от универсального пространства – к размещению технологии. Он придумал способ быстрого создания из стандартных деталей универсального строительного объема, в который затем мог вписываться, практически без проблем, любой производственный процесс… Было ли все это персональным изобретением Альберта Кана или он лишь обобщил существовавший до него опыт, приведя его к единым принципам – не важно. Важно то, что в СССР в тот период ничего подобного не было» [ ]. (курсив мой. – В.Р.)

Как же эта технология была освоена в нашей стране? Т.е. я перехожу к анализу процесса технологизации. Во-первых, была организована учеба: через мастерские и строительные площадки, где американцы осуществляли проектирование и строительство были пропущены несколько тысяч советских специалистов, задачей которых было научиться всему тому, чем владели американские проектировщики и строители. Во-вторых, были созданы новые институты (проектные и строительные, а также в сфере управления), в которых американский опыт тиражировался и приспособлялся к нашим условиям; по мере их совершенствования необходимость в фирме А.Кана полностью отпала. В-третьих, создавались новые производства, нужные для нового типового проектирования и строительства. Меерович отмечает, что о прямом «калькировании» проектной деятельности, о непосредственном воспроизведении американского прототипа не могло быть и речи, настолько несхожими были и условия работы, и техническое обеспечение проектной деятельности, и сама философия проектирования, и состояние базы стройиндустрии, и характер кооперации между различными дисциплинарными разделами проекта, и квалификация исполнителей, и многое многое другое.
Уникальность и сверхсложность «привязки» американской технологии была вызвана еще и тем, что происходила она «с колес», т.е. в ходе непрерывного реального проектирования ^[5].
Из этого примера видно, что необходимым условием технологизации в данном случае выступает уже созданная технология (типового проектирования), которая, однако, адаптируется к существующим социальным условиям и уточняется в ходе технологизации. Следующий момент: технологизация ориентирована на решение массовых задач, имеет дело с массовыми процессами. В плане установок очень важны: экономия, качество и сроки. Еще одна характеристика технологизации ‒ подготовка специалистов (проектировщиков, строителей, организаторов и управленцев). «Советский авангард, ‒ отмечает Меерович, ‒ в основном, был сформирован молодыми людьми, воспламененными социальными идеями, идеологически провозглашаемыми советской властью. Они были, буквально, захлестнуты валом проектных работ, потому, что страна, несмотря на полную нищету, вела широкое строительство – воплощались дореволюционные строительные программы, перелицованные под задачи советской власти (ГОЭЛРО, транспортное строительство и др.), восстанавливались промышленные предприятия, реализовались новые проекты, прорабатывались поисковые идеи, осуществлялся авторский надзор. И хотя Анатолий Степанович Фисенко формально не входит в творческие группировки, его проекты, “инженерно чистые” и лаконичные, привлекают внимание лидеров конструктивизма и публикуются на страницах их печатного органа – журнала “Современная архитектура”» ^[5].

Технологизация предполагает и создание условий для воспроизводства осваиваемой технологии – формирование новых институтов, идеологической среды, научного обеспечения.

В своих работах я показываю, что технику (в том числе и технологию) можно рассмотреть как «социальное тело» человека, общества или государства. В этом качестве техника расширяет возможности соответствующих трех субъектов, позволяя им решать задачи, которые они раньше без помощи техники решить не могли. Кроме того, как социальное тело техника кардинально трансформирует (преображает) этих субъектов, позволяя с полным правом считать их техническими существами. Рассмотрим под этим углом зрения разобранные примеры.

На первый взгляд, кажется, что история создания заводов в СССР и освоения типового проектирования ‒ пример эффективного формирования социального тела советского государства, поскольку результатом описанного процесса технологизации было не только появление более полтысячи заводов, но быстрое формирование в стране типового проектирования и строительной индустрии. Столь же эффективным результатом можно считать и разворачивающийся в то же самое время процесс технологизации, позволивший создать в СССР большое число моногородов. Напротив, первый кейс вроде бы демонстрирует становление неэффективного социального тела, ведь нацисты проиграли войну, и третий рейх перестал существовать. Но все не так просто.

Действительно, разве нацистское государство было неэффективным, могло ли оно в этом случае завоевать Европу и захватить в первый год войны почти всю европейскую территорию СССР? Да, и немецкое общество, как показывают современные исследования, практически единодушно поддерживало свою власть. Ну да, на большой дистанции нацистское государство проиграло, поскольку Гитлер не учел ни общей экономической мощи его противников, превосходящей немецкие возможности, ни быстро возрастающего сопротивления его армиям, ни слабости и античеловечности самих идей, предлагаемых нацистами миру. В результате ему не удалось реализовать свою программу, а Германия была разгромлена, т.е. нацистский социальный организм не смог выжить в борьбе с социальными организмами СССР и Запада.

Но на большой дистанции проиграл и СССР: он не выдержал соревнование с капиталистической системой, распался, был превращен в рынок сбыта товаров и сырьевой придаток Запада. Есть и еще одно немаловажное обстоятельство. Технологизация в нашей стране осуществлялась за счет ограбления церкви и зажиточных крестьян, крайне низких стандартов жизни (по западным критериям ‒ нищенских), борьбы с врагами народа, позволившей, в том числе, организовать и использовать рабский труд заключенных, вообще безоглядно тратить народ. Размышляя о причинах колоссальных потерь советского народа во второй мировой войне, Юлия Латынина утверждает следующее.

«Придя к власти, большевики с самого первого момента рассматривали Россию как плацдарм для совершения мировой революции, а ее народ – как расходное сырье <…>

В 1927 году Сталин окончательно отказывается от радужных надежд ранних большевиков о расширении Советского Союза путем череды национальных революций и начинает превращать СССР в один гигантский промышленный цех, производящий вооружения для армии, которая завоюет весь мир <…>

И, собственно, это главный ответ на вопрос, почему так расходовались люди. Ровно потому, что население СССР было расходным материалом для покорения всего мира. С точки зрения тех целей, которые ставили себе большевики и Сталин, это было не важно. Ну, потратили 28 миллионов. Население Европы куда больше. И вообще бельгийцы в будущей Бельгийской социалистической республике лучше работают» ^[6].

Каким образом все это можно понять? А таким, что технологизацию и технологии нужно рассматривать не сами по себе, в плане, как писал М.Вебер, «целерациональной» концептуализации, а в рамках социального целого, конкретно, государства или общества. Действительно, как рациональный дискурс технология, если она уже сложилась и действует, эффективна. Были эффективны способы уничтожения евреев и отъема их имущества, эффективны типовое проектирование и индустриальное строительство заводов, вполне эффективны были для условий советской индустриализации технологии создания моногородов. Другое дело, если мы рассматриваем эти технологии как социальные тела нацистского или советского государств. Тогда они, с одной стороны, эффективны, позволяя решать текущие задачи, а с другой ‒ нет, поскольку, во-первых, делают вклад в будущий проигрыш в социальном соревновании, во-вторых, инициируют процессы, которые негативно влияют на общество и человека (опять же ослабляя социальный организм).

Общее место, что социальная жизнь предполагает развитие и социальные трансформации (реформы). Исследования показывают, что переделка мира направляется социальными идеями и концепциями, но, к сожалению, а часто, к счастью, большинство из них нереализуемы. Зато многие реализованные идеи и концепции ужасны по своим социальным последствиям (здесь достаточно вспомнить крестовые походы и борьбу с ведьмами в средних веках, или в ХХ столетии итоги осуществления нацистских теорий и результаты построения коммунизма в России или в Камбодже, а сегодня в КНДР). Приходится согласиться с мнением, что идеалы большинства социальных преобразований недостижимы (утопичны), а те, которые все же удается по разным причинам реализовать часто неприемлемы. Но было бы преувеличением утверждать, что все социальные проекты являются неэффективными. Конечно, не все.

Например, социальные преобразования, идущие в Европе, начиная с XVI столетия, были достаточно успешными. К этому времени реализация социальных концепций привела к кризису сразу в нескольких областях. «Конфессиональный абсолютизм» породил религиозные войны, «властный» – абсолютизм королевской власти и деспотию, «стяжательские идеи» – богатство одних и бедность других, «персональные», как ничем не ограниченные свобода и желания личности – эгоистическое поведение, «когнитивные манифесты» – желание вырвать у природы её тайны (эксперимент как пытка природы, чтобы она приоткрыла свои подлинные законы). Европейская культура Нового времени возникает именно в связи с преодолением этих идей и концепций с помощью ряда социальных реформ. Религиозные войны разрешились принятием принципа свободы вероисповедования. Абсолютизму и деспотии власти были противопоставлены парламент, естественное право и гражданское общество. Рыночные баталии были введены в русло экономических законов. Персональный эгоизм обуздан моралью, нравственностью и правом. Когнитивный эгоизм был удовлетворен в рамках естествознания и инженерии. В Европе сложилось то, что мы называем капитализмом и либерально-демократическим обществом.

Другой пример ‒ создание коммун. Мой отец Розин Марк Абрамович создал в Москве в конце 20-х годах одну из первых комсомольских коммун, которая вполне успешно функционировала до тех пор, пока отца не призвали в Армию. Анализ опыта этой и других коммун показывает, что необходимым условием их существования являются, с одной стороны, подбор участников (это, как правило, люди, одержимые идеями и готовые ради их воплощения кардинально менять свою жизнь), с другой ‒ терпимое отношение общества к таким социальным экспериментам. Но известно, что коммуны обычно эффективно функционировали всего несколько лет. Еще один пример успешной реализации утопических замыслов ‒ общественные переустройства в рамках диктаторских и тоталитарных режимов. Здесь путем насилия, пропаганды, тотального контроля и идеологического воспитания удавалось воплощать самые невероятные проекты. Одно из необходимых условий этого ‒ лишения человека свободы, оболванивание его. Понятно, что подобная социальная инженерия может быть оценена только негативно, она приводит к уклонению от нормальной жизни общества и человека.

Вероятно, лишь те социальные преобразования успешны, которые, с одной стороны, подготовлены предыдущим развитием, с другой ‒ удается изобрести социальные технологии, позволяющие эти проекты реализовать, с третьей стороны, появляются сообщества и индивиды, которые формулируют такие проекты и готовы их реализовать. Хотя большинство социальных проектов недостижимы, а другие приводят к печальным последствиям, тем не менее, без социальных преобразований социальная жизнь не могла бы состояться. Но тогда приходится отвечать на такой вопрос: поскольку социальные преобразования успешны только в редких случаях, имеет ли место в истории прогресс, не технический (он, безусловно, идет), а культурный. Возрастает ли разумное поведение, жизнь становится более осмысленной, снижаются ли конфликты и войны, изменяются ли к лучшему взаимоотношения людей, увеличивается ли вес гуманистических и охранительных идей и пр. Мне ответить на этот вопрос очень трудно, учитывая, что можно привести много весомых аргументов как «за», так и «против».

Все же мое мнение таково. Культурный прогресс все же происходит, он идет хоть и очень медленно за счет двух основных процессов. Во-первых, деятельности и творчества философов, ученых, художников, инженеров и других субъектов, которые озабочены этим прогрессом, т.е. работают на культуру и человека, противостоят разрушительным, нежизненным действиям других людей. Здесь можно спросить, а что я имею в виду, говоря «работают на культуру и человека», разве не существует на этот счет противоположных мнений? Существует, но в данном случае это ситуация нашего самоопределения. Кроме того, понятия блага, культуры, человека, правильной жизни и прочее, нужно каждый раз продумывать заново. В настоящее время мы имеет дело именно с таким случаем, требующим заново установиться в фундаментальных антропологических и социальных представлениях.

Во-вторых, культурный прогресс происходит за счет конкуренции социумов. Хотя нацизм и советский социализм какое-то время вполне успешно существовали, все же они проиграли соревнование с западными обществами. Оказалось, что хозяйство и способы жизни людей, построенные на основе соответствующих нацистских и коммунистических проектов и месседжей, все же несостоятельны. Например, что было характерным для становления и функционирования нацистского государства и общества в качестве социального организма? Для внутренней среды третьего рейха ‒ создание согласованных социальных институтов, обеспечивающих решение поставленных Гитлером задач; для внешней – завоевание или уничтожение других народов. Но Гитлер много чего не учел. В одном случае социумы, основанные на антикультурных (антиантропологических) идеях, были просто уничтожены (как например, нацистская Германия), в других ‒ они перерождались и проигрывали (как СССР).

Получается, что указанные здесь процессы дополнительны. Если социум поддерживает культуросообразные идеи, концепции и формы жизни, то он в социальной конкуренции с социумами противоположной ориентации (назовем их условно «экстремальными») имеет больше шансов на выигрыш и выживание. И наоборот, если в социуме большой потенциал культуросообразных индивидов, такой социум более жизнеспособен. В исторической перспективе такая точка зрения вполне оптимистическая, но не для отдельных стран и индивидов. Как правило, цикл жизни экстремального социума может продолжаться несколько десятилетий и больше. А этот период соизмерим с жизнью отдельного человека или поколения. Безусловно, рано или поздно экстремальные социумы сходят со сцены истории, но отдельный человек или поколение часто вынуждены жить от рождения до смерти в экстремальных социальных условиях.

Стоит обратить внимание и еще на одну особенность технологизации и технологий. Они могут быть отрефлексированы (изучены и описаны) и за счет этого отделены от своего социального тела. В этом случае технология превращается в «чистую технику», которая может быть использована для новых целей, как другое социальное тело. Известный пример, использование атомной энергии в мирных целях. Разработке этой технологии предшествовало создание атомной бомбы, т.е. сначала появилась военная технологии. Затем в результате ее изучения и описания был создан мирный атом, другими словами, атомная технология стала новым социальным телом.

Новая концепция сокращенно обозначается как ГСНМ (концепция формирования групповых систем населенных мест). К этому времени помимо соцгородов на основе развития традиционных городов фактически сложились новые типы поселений, требующие теоретического осмысления и осмысленного управления. Задача оптимизации естественно сложившихся (что не отрицает искусственных масштабных действий советских властей, которые и становились естественной основой изменений) поселений и городских форм жизни потребовала новой расселенческой концепции. В ее основание были положены знания о том, что уже сложилось, внимание к транспортным связям и тяготениям, признание неоднородности городской среды и роли центров. Одновременно, новая концепция не избавилась от многих принципов предыдущей расселенческой доктрины.

«При всех очевидных функциональных преимуществах данного решения в целом, ‒ отмечает Меерович, ‒ Генеральной схеме был присущ общий методологический недостаток, “перетекший” в нее из концепции соцрасселения – в ней абсолютно не был предусмотрен какой-либо механизм самоорганизации («саморазвития») поселений. Как в отношении их возникновения, так и в отношении дальнейшего существования. Поселения, как и прежде, должны были существовать исключительно на государственные средства, а возникать там, где укажет власть» ^{[2, с. 102-107]}.

Теперь современная ситуация, которой в 1994–1997 гг. предшествовала в стенах Гипрогора разработка новой Генеральной схемы – схемы расселения на территории постперестроечной России – Единой системы населенных мест. «В Единой системе населенных мест на территории России, так же, как и в Генеральной схеме расселения по территории СССР, основополагающим являлся такой подход, при котором главной идеей было усиление градообразующего потенциала территории как основного импульса ее промышленно-экономического развития и, как следствие, развития расселенческого. А также сдерживание роста крупных и крупнейших городов путем ограничения их роста. И одновременного стимулирования опережающего развития градообразующей базы тяготевшей к ним густой сети относительно мелких населенных мест (малых и средних городов, поселков городского типа, сел-райцентров и т. п.). По отношению к крупным и крупнейшим поселениям предусматривалось обеспечение более эффективного использования сконцентрированного в них экономического, научно-информационного и социально-культурного потенциала. Также предполагалось реализовать в максимально широких масштабах описанный выше комплекс преобразовательных мероприятий по превращению стихийно сложившихся крупных и крупнейших агломераций в «планомерно формирующиеся» ^{[2, с. 125]}.

О чем говорит приведенный материал? О том, в частности, что, начиная со второго периода, во всяком случае, в