Романы А. Богданова: утопия или художественная рефлексия грядущей социальности и дилемм личности автора?

Розин Вадим Маркович доктор философских наук главный научный сотрудник, Институт философии, Российская академия наук 109240, Россия, Московская область, г. Москва, ул. Гончарная, 12 стр.1, каб. 310 Rozin Vadim Markovich Doctor of Philosophy Chief Scientific Associate, Institute of Philosophy of the Russian Academy of Sciences  109240, Russia, Moskovskaya oblast', g. Moscow, ul. Goncharnaya, 12 str.1, kab. 310 rozinvm@gmail.com Другие публикации этого автора

Речь идет о двух романах Богданова: «Красная звезда» (1908) и «Инженер Мэнни» (1912). Их привычно считают утопиями, причем второй роман истолковывают как первую репетицию замысла «Тектологии» (в интернете перекочевывает из сайта в сайт такое понимание: «Роман является популяризацией научных идей А. Богданова об “организационной” науке, изложенных им позднее в труде “Тектология”)». Первый роман Богданов писал в тяжелый для него период разрыва с Лениным и Плехановым, что косвенно отражено в первых строчках «Красной звезды», где главный герой, товарищ Леонид, выражающий, предполагаю, позицию Богданова, разъясняет свой разрыв с другим героем, Анной Николаевной, частично отражающей взгляды оппонентов Богданова:

«Постепенно оно приняло форму глубокого идейного разногласия – в понимании нашего отношения к революционной работе и в понимании смысла нашей собственной связи. Она шла в революцию под знаменем долга и жертвы, я – под знаменем моего свободного желания. К великому движению пролетариата она примыкала, как моралистка, находящая удовлетворение в его высшей нравственности, я – как аморалист, который просто любит жизнь, хочет ее высшего расцвета и потому вступает в то ее течение, которое воплощает главный путь истории к этому расцвету. Для Анны Николаевны пролетарская этика была священна сама по себе; я же считал, что это – полезное приспособление, необходимое рабочему классу в его борьбе, но преходящее, как сама эта борьба и порождающий ее строй жизни» ^[1].

На самом деле разногласия были куда серьезнее. Ленин со своими последователями, товарищами большевиками считал, что рабочий класс России должен взять власть и рабочие вполне готовы к этому в плане своего развития. Богданов же, исходя из наблюдений за социальной действительностью, идя от культурологической точки зрения, был уверен, что, наоборот, рабочие не доросли до решения такой задачи, еще не готовы, что еще нет нужной науки, на которую они могли бы опереться, и поэтому главная работа должна сводиться, во-первых, к построению такой науки, во-вторых, к образованию, развитию и окультурованию рабочих. Как пишет в 1929 г. во введении к роману Б.Легран: по мнению Богданова, изложенному в брошюре «Вопросы социализма», «…пролетариат как класс, раньше чем ставить своей задачей завоевание власти, должен овладеть наукой, переработать ее в соответствии со своими классовыми интересами, создать и разработать новую науку – всеобщую организационную науку, как ее называл Богданов, которая должна быть наукой о построении нового социалистического общества. Всякая иная попытка осуществить программу пролетариата, по убеждению Богданова, явилась бы «программой авантюры, самой мрачной в истории пролетариата, самой тяжелой по последствиям… Единственным концом авантюры явилось бы длительное царство Железной пяты» ^{[2, c. 38]}.

В другом месте той же брошюры Богданов так формулирует свое убеждение: пока рабочий класс не овладеет наукой, он не может, не должен предпринимать попытки осуществить социализм (см. ^{[2, с. 69]}). Его задачей, по мысли Богданова, является: собирать, развивать, стройно систематизировать возникающие в недрах капиталистического строя зародыши новой культуры, элементы социализма, не покушаясь на непосредственный захват власти и преобразование общества до накопления необходимых элементов культуры (см. [там же, с. 74, 103])».

Ну, а во втором романе «Инженер Мэнни», на мой взгляд, невозможно найти популяризацию идей организационной науки, есть всего два фрагмента, где автор говорит только о замысле такой науки, не больше. «На этом пути Нэтти (сын и последователь Мэнни. – В.Р.) пришел к своему величайшему открытию, – положил начало всеобщей организационной науке. Он искал упрощения и объединения научных методов, а для этого изучал и сопоставлял самые различные приемы, применяемые человечеством в его познании и в труде; оказалось, что те и другие находятся в самом тесном родстве, что методы теоретические возникли всецело из практических, и что все их можно свести к немногим простым схемам…В конце концов у него получился такой вывод: как ни различны элементы вселенной, – электроны, атомы, вещи, люди, идеи, планеты, звезды, – и как ни различны по внешности их комбинации, но возможно установить небольшое число общих методов, по которым эти какие угодно элементы соединяются между собою, как в стихийном процессе природы, так и в человеческой деятельности. Нэтти удалось отчетливо определить три основные из этих “универсальных организационных методов”; его ученики пошли дальше, развили и точнее исследовали полученные выводы. Так возникла всеобщая наука, быстро охватившая весь организационный опыт человечества… С того времени решение самых сложных организационных задач стало делом не индивидуального таланта или гения, а научного анализа, вроде математического вычисления в задачах практической механики. Благодаря этому, когда настала эпоха коренного реформирования всего общественного строя, величайшие трудности новой организации сравнительно легко и вполне планомерно удалось преодолеть: как еще раньше естествознание стало орудием научной техники, так теперь универсальная наука явилась орудием научного построения социальной жизни в ее целом. А еще раньше та же наука нашла широкое применение в развитии организаций рабочего класса и их подготовке к последней, решающей борьбе» ^[3].

Это все, конечно, здесь только замысел, даже не эскиз теории.

Чтение обоих романов множит вопросы (во всяком случае, у меня). Почему это утопия, ведь Богданов в «Красной звезде» описывает социализм, как он его понимает, и явно верит, что такое общество можно будет построить? Термин уто́пия происходит от др.-греч. οὐ «не» + τόπος «место, которого нет» или по другой версии «благое место». Можно ли считать тексты «Государства» Платона или «Красной звезды» утопиями? Скорее это социальные проекты, выполненные первый в форме диалога, второй – художественного произведения.

Что характерно для социального проекта? Замысел, его разработка (продумывание с опорой на социальные знания), установка на реализацию разработанного проекта ^{[14, с. 84-88]}. В «Государстве» Платон формулирует замысел идеального государства и обсуждает условия его реализации. «Так давайте же, – говорит Платон устами Сократа, – займемся мысленно построением государства с самого начала. Как видно его создают наши потребности» ^{[12, с. 130]}. К условиям реализации он относит наличие самого проекта и соответствующих знаний (заимствованных им из других своих работ), подготовку из философов, если можно так сказать, государственных работников и реформаторов, решивших посвятить свою жизнь общественному переустройству, наконец, поиск просвещенных правителей. «Между тем, – говорит Сократ, – достаточно появиться одному такому лицу, имеющему в своем подчинении государство, и человек этот совершит все то, чему теперь не верят... Ведь если правитель будет устанавливать законы и обычаи, которые мы разбирали, то не исключено, что граждане охотно станут их выполнять» ^{[12, с. 283]}. Понимает Платон и то, что без кардинальной переделки человека (то есть, не выводя людей из пещеры на солнечный свет) создать новый общественный порядок невозможно. Основные надежды здесь Платон возлагает не на принуждение, а убеждение, поощрение и образование. «Если же кто станет насильно тащить его по крутизне вверх, в гору и не отпустит, пока не извлечет его на солнечный свет, разве он не будет страдать и не возмутится таким насилием? А когда бы он вышел на свет, глаза его настолько были бы поражены сиянием, что он не мог бы разглядеть ни одного предмета из тех, о подлинности которых ему говорят» ^{[12, с. 296]}.

Как известно, проект переустройства государства Платону осуществить не удалось. Он не нашел просвещенного правителя и не смог увлечь своими идеями свободных граждан. Не удивительно поэтому, что на склоне лет Платон с горечью пишет в «Законах»: «всему указанному сейчас вряд ли когда-нибудь выпадет удобный случай для осуществления, так, чтобы все случилось согласно нашему слову. Вряд ли найдутся люди, которые будут довольны подобным устройством общества... Все это точно рассказ о сновидении, точно искусная лепка государства и граждан из воска!» ^{[13, с. 198]}.

Богданов многое заимствует у Платона, но и Маркса. У Платона – методологию социального проектирования, у Маркса – объект проектирования – социализм, организация и экономика которого основана на отказе от частной собственности, рациональном управлении и распределении, на свободном (без денег) удовлетворении потребностей. При этом Богданов предугадывает (точнее, проектно прорабатывает) проблемы, с которыми столкнется социалистическое хозяйство: трудности планирования монблана потребностей граждан и бесчисленных хозяйственных процессов. «Цифры меняются каждый час, – объяснил Мэнни, – в течение часа несколько тысяч человек успели заявить о своем желании перейти с одних работ на другие. Центральный статистический механизм все время отмечает это, и каждый час электрическая передача разносит его сообщения повсюду…

– Институт подсчетов имеет везде свои агентуры, которые следят за движением продуктов в складах, за производительностью всех предприятий и изменением числа работников в них. Этим путем точно выясняется, сколько и чего следует произвести на определенный срок и сколько рабочих часов для этого требуется. Затем институту остается подсчитать по каждой отрасли труда разницу между тем, что есть, и тем, что должно быть, и сообщать об этом повсюду. Поток добровольцев тогда восстанавливает равновесие.

– А потребление продуктов ничем не ограничено?

– Решительно ничем: каждый берет то, что ему нужно, и столько, сколько хочет.

– И при этом не требуется ничего похожего на деньги, никаких свидетельств о количестве выполненного труда или обязательств его выполнить, или вообще чего-нибудь в этом роде?

– Ничего подобного. В свободном труде у нас и без этого никогда не бывает недостатка: труд – естественная потребность развитого социалистического человека, и всякие виды замаскированного или явного принуждения к труду совершенно для нас излишни.

– Но если потребление ничем не ограничено, то не возможны ли в нем резкие колебания, которые могут опрокинуть все статистические расчеты?..

– Трудности тут очень большие. Институт подсчетов должен зорко следить за новыми изобретениями и за изменением природных условий производства, чтобы их точно учитывать. Вводится новая машина – она сразу требует перемещения труда как в той области, где применяется, так и в машинном производстве, а иногда и в производстве материалов для той или другой отрасли. Истощается руда, открываются новые минеральные богатства – опять перемещение труда в целом ряде рельсовых путей и т. д. Все это надо рассчитать с самого начала если не вполне точно, то с достаточной степенью приближения, а это вовсе не легко, пока не будут получены данные прямого наблюдения» ^[1].

Так и видится Госплан и Госснаб СССР. Богданов, конечно, не мог предугадать, что хозяйство и экономика, основанные на социалистическом планировании и распределении, проиграют капиталистическому рынку, скорректированному на основе социальной науки и опыта преодоления экономических кризисов.

Много вопросов возникает при чтении романов Богданова. Например, читая «Красную звезду», я дошел до эпизода, где один из руководителей марсиан, Стэрни предлагает уничтожить землян. «На Марсе, – разъясняет он другим руководителям, – запасы радиоматерии, необходимой как двигатель междупланетного сообщения и как орудие разложения и синтеза всех элементов, приходили к концу: она только тратилась, и не было средств для ее возобновления… Люди Земли владеют ею, и ни в каком случае они ее добровольно не уступят, не уступят сколько-нибудь значительной доли ее поверхности. Это вытекает из всего характера их культуры. Ее основа есть собственность, огражденная организованным населением. Хотя даже самые цивилизованные племена Земли эксплуатируют на деле только ничтожную часть доступных им сил природы, но стремление к захвату новых территорий у них никогда не ослабевает. Систематическое ограбление земель и имущества менее культурных племен носит у них название колониальной политики и рассматривается как одна из главных задач их государственной жизни. Можно себе представить, как отнесутся они к естественному и разумному предложению с нашей стороны – уступить нам часть их материков, взамен чего мы научили бы их и помогли бы им несравненно лучше пользоваться остальной частью… Для них колонизация – это вопрос только грубой силы и насилия; и хотим мы или не хотим, они заставят нас принять по отношению к ним эту точку зрения…

И вот если бы мы взяли себе часть земной поверхности посредством необходимого насилия, то несомненно, что это повело бы к объединению всего земного человечества в одном чувстве земного патриотизма, в беспощадной расовой ненависти и злобе против наших колонистов; истребление пришельцев каким бы то ни было способом, вплоть до самых предательских, стало бы в глазах людей священным и благородным подвигом, дающим бессмертную славу. Существование наших колонистов сделалось бы совершенно невыносимым. Вы знаете, что разрушение жизни – дело вообще очень легкое, даже для нашей культуры; мы неизмеримо сильнее земных людей в случае открытой борьбы, но при неожиданных нападениях они могут убивать нас так же успешно, как обыкновенно делают это друг с другом. Надо к тому же заметить, что искусство истребления развито у них несравненно выше, чем все другие стороны их своеобразной культуры.

И в конце концов после долгих колебаний и бесплодной мучительной растраты сил дело пришло бы неизбежно к той постановке вопроса, какую мы, существа сознательные и предвидящие ход событий, должны принять с самого начала: колонизация Земли требует полного истребления земного человечества…– Надо понять необходимость и твердо смотреть ей в глаза, как бы ни была она сурова. Нам предстоит одно из двух: либо остановка в развитии нашей жизни, либо уничтожение чуждой нам жизни на Земле. Ничего третьего нет перед нами» ^[1].

Что мне здесь непонятно: как такое может быть, социалисты (по Марксу, следующая после капиталистов, более высокая ступень развития человечества, и очевидно, более гуманная) предлагают уничтожить население целой планеты? Даже как сценарий это не укладывается в голове. Однако, почему не укладывается, ведь писал же Маркс в «Капитале»: «Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют» ^{[9, c. 772-773]}, и разве большевики не уничтожили целый класс (буржуазию), значительную часть зажиточных крестьян (кулаков), выслали за рубеж интеллектуалов (многих философов и гуманитариев), систематически уничтожали врагов народа. Существенно ли отличается марсианин Стэрни, предлагающий уничтожить людей, от Троцкого, объясняющего, почему большевики в 20-х годах выслали философов? Троцкий в интервью американской журналистке Стронг назвал эту акцию «гуманизмом по-большевистски»: «Мы этих людей выслали потому, что расстрелять их не было повода, а терпеть было невозможно» ^[8].

Как видно из начала следующего романа «Инженер Мэнни», в конце концов, марсиане склонились к гуманизму, перекрывающему даже большевистский подход, они решили «на ближайшее будущее отказаться от всякого прямого, активного вмешательства в дела Земли; они думают ограничиться пока ее изучением и постепенным ознакомлением земного человечества с более древней культурой Марса. И я вполне согласен с ними, что осторожность необходима в этом деле. Так, если бы открытия их науки о строении материи стали теперь известны на Земле, то у милитаризма враждебных друг другу наций оказались бы в руках истребительные орудия невиданной силы, и вся планета в несколько месяцев была бы опустошена» ^[3].

Непонятны мне и колебания главного героя «Красной звезды» Леонида. С одной стороны, он вроде бы очень разумный человек, подготовленный к тому, чтобы быть посредником между марсианами и людьми, с другой – как выясняется, совершенно не может контролировать свои поступки (потеряв рассудок, убивает Стэрни, который предлагал уничтожить землян). Аналогично, в «Инженере Мэнни» главный герой, гениальный инженер, спланировавший строительство каналов на Марсе, и тоже очень разумный, не задумываясь, в порыве гнева, убивает своего помощника инженера Маро, который плетет против него интриги.

С одной стороны, Леонид готов взять на себя миссию проводить на Земле идеи марсиан, но с другой – сомневается, может ли интеллигент без помощи рабочего класса решить подобную задачу. «Во второй раз, – размышляет Леонид, – то, обо что разбились мои душевные силы, это был самый характер той культуры, в которую я попытался войти всем моим существом: меня подавила ее высота, глубина ее социальной связи, чистота и прозрачность ее отношений между людьми. Речь Стэрни, грубо выразившая всю несоизмеримость двух типов жизни, была только поводом, только последним толчком, сбросившим меня в ту темную бездну, к которой тогда стихийно и неудержимо вело меня противоречие между моей внутренней жизнью и всей социальной средой, на фабрике, в семье, в общении с друзьями. И опять-таки не было ли это противоречие гораздо более сильным и острым именно для меня, революционера-интеллигента, всегда девять десятых своей работы выполнявшего либо просто в одиночку, либо в условиях одностороннего неравенства с товарищами-сотрудниками, в качестве их учителя и руководителя, – в обстановке обособления моей личности среди других? Не могло ли противоречие оказаться слабее и мягче для человека, девять десятых своей трудовой жизни переживающего хотя бы в примитивной и неразвитой, но все же в товарищеской среде, с ее, быть может, несколько грубым, но действительным равенством сотрудников?» ^[1].

Во втором романе это противоречие между личностью и социальной средой (рабочим коллективом) доходит до предела. Инженер Мэнни, глубоко осознавший подобный конфликт, решает устраниться из жизни, покончить жизнь самоубийством. Получается, что Богданов, представляющий собой яркую личность, в лице Мэнни решает с ней расправиться в пользу социалистического дела. В «Воспоминаниях о детстве» в 1925 году Богданов так истолковывает свою личность.

«Личность – маленькая клетка живой ткани общества, ее субъективизм выражает только ее ограниченность. Я вел против субъективизма борьбу, когда встречал его в других людях; естественно, что я стремился его преодолеть и в самом себе… Неустранимо то, что человек смотрит со своей точки зрения, оперирует своими методами. Но в каком смысле все это “свое” для него? Сам он принадлежит коллективу – классу, социальной группе, либо нескольким таким коллективам, жизнь которых в разной мере и степени дала содержание его практической деятельности и его мышлению. Личность не более, как маленький центр приложения социальных сил, один из бесчисленных пунктов их перекреста. Ее точка зрения и способ понимания принадлежит ей в том только смысле, что в ней находят свое воплощение и выражение; было бы правильнее сказать, что личность принадлежит им, а не наоборот…Метод больше человека» ^[10].

Почти то же самое говорил мой учитель, Г.П. Щедровицкий: «Со всех сторон я слышу – Человек! Личность! – вранье все это. Я – сосуд с живущим, саморазвивающимся мышлением. Я есть мыслящее мышление, его гипостаза и материализация, организм мысли и ничего больше. Так я себя рассматриваю и так к себе отношусь, и многие трудности моей индивидуальной жизни связаны именно с четким пониманием своей особой природы, с тем, что я есть сгусток мышления и обязан жить по его законам... Я всегда мыслю, и это есть наслаждение, равных которому я не знаю. Я все время подразумеваю одно: я есть кнехт, слуга моего мышления, а дальше есть действие мышления, моего и других, которые, в частности, общаются. В этом моя суть человека. Мыслит мышление, играет игра» ^{[15, c. 9]}.

Непонятно мне и замечание о науке в конце романа «Инженер Мэнни». Такая наука должна быть понятной рабочим, интегрировать возможности разных наук (физических, биологических, социальных), науки, описывающей всеобщие законы, которым подчиняются организационные действия людей. Богданов считает, что именно на основе этих законов можно построить социализм и решить основные проблемы человечества. Одновременно в обоих романах он показывает, что балом правит социальная стихия. Последнюю образуют действия отдельных людей и деиндивидуальные процессы (экономические, социальные, исторические, культурные), причем понять, как одно связано с другим, невозможно.

Кажется, что рациональная деятельность и наука марсиан должны обеспечить им беспрепятственный прогресс, но вот беда – истощается природа и уже нет ресурсов, сохраняются остатки эгоистического поведения, предлагаются почти безумные решения (уничтожить землян). Или во втором романе инженер Мэнни должен все предусмотреть и спланировать так, чтобы обеспечить хорошо управляемое и бесперебойное строительство марсианских каналов. Однако незадача: рабочие союзы, правительство, синдикаты буржуазии, общество действуют, исходя из своих интересов, плетут интриги, ведут борьбу друг с другом, что, в конце концов, приводит к краху всего проекта и заключению Мэнни в тюрьму.

Наука, которую предлагает Богданов в романе «Инженер Мэнни», что становится понятным чуть позднее, – это «Тектология». Учитывают ли ее законы социальную стихию и различие культур (марсианской и земной), которые столь убедительно описал в обоих романах Богданов? Он уверен, что да, учитывает, я в этом сильно сомневаюсь. Вряд ли основные социальные и психологические процессы можно свести к организационному опыту (организации-дезорганизации). «В общем, – пишет Богданов в «Тектологии», – весь процесс борьбы человека с природой, подчинения и эксплуатации стихийных ее сил есть не что иное, как процесс организации мира для человека, в интересах его жизни и развития. Таков объективный смысл человеческого труда.

Еще очевиднее организационный характер познания и вообще мышления. Его функция заключается в том, чтобы координировать факты опыта в стройные группировки – мысли и системы мыслей, т. е. теории, доктрины, науки и проч.; а это значит организовать опыт. Точные науки организуют всю современную технику машинного производства; они способны к этому лишь потому, что сами представляют организованный опыт прошлого, прежде всего также технический.

Художественное творчество имеет своим принципом стройность и гармонию, а это значит организованность. Оно своими особыми методами организует представления, чувства, настроения людей, тесно соприкасаясь с познанием, часто с ним прямо сливаясь, как беллетристика, поэзия, живопись. В искусстве организация идей и организация вещей нераздельны. Например, взятые сами по себе архитектурное сооружение, статуя, картина являются системами «мертвых» элементов – камня, металла, полотна, красок; но жизненный смысл этих произведений лежит в тех комплексах образов и эмоций, которые вокруг них объединяются в человеческой психике.

Мы видим, что человеческая деятельность – от простейших до наиболее сложных ее форм – сводится к организующим процессам» ^[4].

Однако современные исследования показывают, что даже многие процессы в производстве и строительстве, не говоря уже о познании, мышлении, художественном творчестве, не сводятся к организационному опыту и управлению ^{[7; 14]}.

Кстати, организационная наука не отвечает и на вопрос, какой тип социальности предполагается при построении социализма (будет ли у кого-то сохранена частная собственность, кто будет социальным гегемоном, как будет выбираться власть, какие взаимоотношения людей и сообществ предполагаются, сохранится ли право или законы будут защищать только пролетариат и пр.). Читая оба романа, мы не может получить ответы на эти вопросы. Возникает подозрение, что Тектология обходит самую важную проблему – определение и конституирование грядущей социальности.

Интересно, что почти через сто лет подобной же критике подверглась методологическая школа Г.П. Щедровицкого, у которого я учился. Один из критиков называет подход методологов «управленческим фетишизмом». «Суть управленческого фетишизма сводится к тому, что любые недостатки системы могут быть устранены без перестройки ее оснований за счет эффективного менеджмента (управления). Процветание системы зависит исключительно от количества и качества эффективных менеджеров, которым она доверит свою судьбу. Эта философия была очень близка той части советского руководства, которая не хотела ничего менять в общественном укладе, но при этом понимала, что буквально все необходимо изменить, чтобы выжить. Методологи внушали ей ложную надежду, что выход есть, достаточно лишь власть имущим прикупить их “социально-философский камень”… Хотя официального признания теории методологов получить не успели, им дана была невиданная в СССР свобода распространения своих неортодоксальных взглядов…Горбачев пошел другим путем: он предпочел сломать систему, и методологи оказались исторически невостребованными» ^[11].

Но не будем критиковать Богданова с позиции современности, лучше попробуем его понять как автора «Красной звезды» и «Инженера Мэнни», как человека своего времени. Для этого сначала предложим краткую характеристику его личности, имея в виду решение нашей задачи.

Биография Богданова позволяет предположить, что как личность он был раздвоен. С одной стороны, будучи одно время вторым лицом в партии большевиков и пользуясь большим авторитетом у рабочих, он был не чужд стремления к власти и вождизму. С другой стороны, Богданов видел опасности и того и другого. Он сознательно разорвал с большевиками (в июне 1909 года на совещание расширенной редакции газеты «Пролетарий» Богданов был исключён из Большевистского центра, а в январе 1910 года на Парижском пленуме выведен из ЦК), и намекал, что победа Ленина может привести к большой беде («Единственным концом авантюры явилось бы длительное царство Железной пяты»). Хотя Богданов сосредоточился на построении Тектологии, преподавании и экспериментах по переливанию крови, ощущение своей значимости и желание влиять на ход построения в России социализма у него, конечно сохраняется.

И социализм он понимает по-своему: скорее экономически и как разумную деятельность. И то и другое, по его мнению, должно опираться на научное знание. Но вот науку Богданов понимает для своего времени очень современно: конечно, это должна быть точная наука, но объединившая в себе на основе марксистского метода достижения естественных, биологически и социальных наук и, что не менее важно, ориентированная на практику. Такой практикой, убежден Богданов, выступает всеобщая организация. Почему организация? Ну, это было знамение времени: идеи построения нового человека и культуры, «жизнестроительства», как тогда писали, носились в воздухе.

«Мы прекрасно чувствуем, – писал И.Верещагин, – что архитектурные требования можно и нужно предъявлять не только к зданиям, но и к любой вещи, любому человеку и его лицу. В настоящее время строятся не только не только новые заводы, но и новая культура и новый человек» <